– Что ж говоришь-то такое? И как не стыдно тебе, охальнику!
– А что? – лукаво и довольно улыбнулся Егор. – Ты же, Меньшикова Александра Ивановна, самая красивая женщина на Москве! Разве не так?
– Ну не знаю, право…
– Так, так! Самая – стройная, красивая, длинноногая, страстная… Что же странного, что и Васька влюбился в тебя по самые уши?
– Да ну тебя, шутника! – мягко улыбнувшись, польщенно покраснела Санька. – Мало ли на Москве других красавиц? А Васино сердце царевна Наталья украла, сестренка царская, а Васька, в свою очередь, ее сердечко девичье своровал…
Егор сразу стал очень серьезным. На Руси царевны всегда являлись особой кастой: иногда их выдавали замуж – за заграничных принцев, королей и герцогов, но русскому человеку, сколь богат и знатен он ни был бы, даже подумать плотски о дочери или сестре царской было смертельно опасно для жизни. А если серьезное чего намечалось, так и буйной головы можно было запросто лишиться. Были, знаете ли, прецеденты… Вслух он только выдохнул расстроенно, от души:
– Да уж, обрадовала ты меня, женушка любимая, обрадовала! Только этого нам и не хватало сейчас – для полноты ощущений…
– Да я все понимаю, Саша! – нахмурилась и загрустила Санька. – Но неужели ничего нельзя сделать? Надо же как-то помочь ребятам! А, Саша? Тем более что и ты сам отчасти виноват – в этом амуре…
– Как это – я виноват?
– Да вот так! Кто велел подполковнику Волкову регулярно наезжать во дворец Преображенский и усердно заниматься с царевичем Алексеем этим вашим «карате»? Ты и велел! Василий и ездил – честно занимался, Наталья – воспитательница царевича, наблюдала за этими занятиями, как ей и положено по ее обязанностям. Вот и приключился – вдруг и незаметно так – амур этот, нечаянный… Ты, Саша, только не торопись, подумай! Вдруг да и придумаешь чего…
Он только печально покачал головой:
– Всего два варианта есть у Василия и Натальи, не считая третьего: дыбы и плахи для подполковника и черного клобука монастырского для царевны. Первый реальный вариант – тайно обвенчаться да и сбежать от царского гнева – в страны европейские…
– А второй?
– Победить Карла Двенадцатого, прогнать шведов из Прибалтийских стран. После чего и страны эти забрать под русскую руку, под протекторат – научно выражаясь. Раз шведам этот протекторат не возбраняется, знать, и нам – возможно. Если Василий лично, возглавляя воинскую часть, возьмет на свою шпагу город Митаву, то есть у него и все шансы, чтобы стать Великим герцогом Курляндским… Можно будет, при должном старании, четко оформить данное мероприятие, закрепить документально. Тогда уже и мезальянса не будет: Курляндский герцог – вполне достойный жених – для русской царевны…
– Отлично все ты придумал, любимый! – как маленькая девочка, звонко хлопая в ладоши, запрыгала на одном месте Санька. – Вот и сладится все…
Целуя жену в сладкие и податливые губы, Егор подумал – неожиданно для самого себя: «А ведь идея не так уже и смешна, как кажется на первый взгляд! Семейное счастье Василия и Натальи – это только внешняя оболочка, за которой спрятан глубинный и очень значимый смысл. Зачем будущей России нужна кровавая Анна Иоанновна, любительница жирной буженины? Да и вся эта гнусная „бироновщина“ в целом? Это же можно будет, поставив над Курляндией своих проверенных людей, такой гигантский исторический шаг вперед совершить! Столько сохранить жизней людских! Не говоря уже о финансах, могущих быть спасенными от бессовестного разграбления алчными и бессовестными людьми…»
Карета медленно – как и предписывалось строгим внутренним распорядком – проезжала через стандартный военный городок, являвшийся местом стационарного расквартирования (на период отсутствия военных походов и полевых учений) Преображенского полка. Длинные бревенчатые казармы, выстроенные в три – почти ровных – ряда, просторные амбарные помещения, треугольные погреба, разнообразные полковые мастерские, прачечные, конюшни, артиллерийские арсеналы, склады, почерневшие кузницы, бани…
Несмотря на то что местами горели яркие костры и тут и там на веревках сушились какая-то верхняя и нижняя одежка, вокруг ощущался крепкий образцовый порядок.
«Действительно получился автономный, знатный и настоящий такой городок! – взволнованно вертел головой во все стороны Егор, жадно вдыхая полной грудью знакомый специфичный запах, и думал: – Здесь – мой второй дом, и это не просто высокопарные слова! Запах армейского стационарного лагеря – лучший аромат на этой прекрасной планете, для тех, кто понимает, конечно…» Высунувшись из открытого каретного окошка, он велел Митьке-денщику, который на этот раз выступал в роли умелого кучера:
– Правь, деревенщина, на восточный край, к тем вот дальним баракам! Правый – это солдатская тюрьма, гауптвахта по-иноземному, а левый – изба пыточная. Ты же первый раз в полку? Вот и запоминай, пригодится…
«Как же можно – без пыточной избы! – ехидно и насмешливо заблажил внутренний голос. – Времена же у нас нынче темные, страшные, жестокие… Как без пыточной – вершить дела праведные да справедливые? Отменил бы ты, братец, это подлое дело, а? Кто-то ведь должен это сделать первым!»
Егор понимал, что внутренний голос абсолютно прав, но, но…
– И без этого – дел полон рот! – недовольно пробормотал он, опускаясь обратно на каретное сиденье. – И почему это я один должен быть белым и пушистым, привлекая тем самым нездоровое внимание к своей персоне? Ладно, ладно, вот закончится эта война, которая, кстати, еще даже толком и не началась, вот тогда-то ужо явим всем образец человеколюбия и милосердия…