Северная война - Страница 98

В один из первых весенних дней Егор с самого раннего утра засел в рабочем кабинете – за планы строительства нового города-порта, выбрав себе в качестве внимательного слушателя и толкового советчика собственного денщика Ваньку Ухова, малого весьма шустрого и сообразительного.

– Дельно придумала Александра Ивановна – разбить город на части! – рассуждал Ухов, заинтересованно и внимательно разглядывая различные бумаги и бумажки. – Вот на этих невысоких холмах, выстроившихся в единую линию, и будут располагаться, как я понимаю, царский дворец, дома других знатных и родовитых особ, разные государственные учреждения: Адмиралтейство, Монетный Двор, Дума, Канцелярия Тайных дел, прочее… Очень длинный и прямой проспект получится – от самого побережья залива, вдоль цепочки холмов. А от проспекта к холмам проложат короткие боковые въезды. Одно только мне непонятно: на плане нарисовано, что этот «высочайший» район с запада будет ограничен длинной чередой озер и прудов, за которыми разместится стационарный лагерь Преображенской дивизии. Это весьма разумно. Только вот на карте царевича Алексея – нет никаких прудов! Только речка невеликая… Как же это так, Александр Данилович?

Егор, пребывая с самого рассвета в благодушном и добром настроении, терпеливо и подробно объяснил:

– Сперва здесь от души поработают усердные землекопы: выроют глубокие и широкие котлованы – под будущие пруды и озера. Потом эту речку перекроют крепкой и надежной запрудой, направят в искусственное, загодя выкопанное русло, которое и приведет речную воду в эти котлованы. Исаак Абрахам, голландец, он большой дока – во всяких делах плотинных да портовых…

Тихонько скрипнула входная дверь, в кабинет торопливо заглянула Санька, уже одетая в свою соболью шубку, явно собирающаяся отъезжать куда-то по важным делам, строго и озабоченно улыбнулась Егору:

– Саша, я к папеньке срочно отъеду: там, кажется, Луиза – то есть Елизавета, рожать собралась. Если что, то и задержусь немного, обедайте без меня, я кухарке и дворецкому уже отдала все необходимые распоряжения.

– Конечно, поезжай, дорогая! – кивнул головой Егор. – Присмотри там, помоги. Лизе горячий привет передавай от меня!

День прошел незаметно и быстро – в трудах и заботах, наступил зимний сиреневый вечер. В течение дня Егор несколько раз посылал Ухова в дом Ивана Артемовича Бровкина (Алешка так до сих пор и не удосужился обрасти собственным гнездом, поэтому и поселился с молодой женой в отцовских хоромах, заняв отдельный двухэтажный флигель), но денщик постоянно возвращался с одним и тем же ответом: «Еще не родила, бедняжка, подождите…»

Егор на ночь расцеловал детей в щеки, рассказал им какую-то нехитрую сказку, дождался, когда они заснут, после чего отправился в их с Санькой супружескую спальню. В ожидании жены он зажег новую длинную восковую свечу и принялся за книгу Плутарха, посвященную знаменитым войнам и битвам Древнего мира. Где-то часа через два с половиной – как-то незаметно для самого себя – он крепко уснул, пристроив голову на руки, сложенные поверх толстенной книги, раскрытой на портрете великого полководца Ганнибала.

Проснулся Егор от негромкого шороха. Открыл глаза, резко приподнял голову над книгой: свеча уже почти догорела, истекая последними каплями прозрачного горячего воска, а в углу, за супружеской широкой кроватью, Санька неуклюже и старательно возилась с задней шнуровкой своего платья.

– Сань, давай я помогу! – предложил Егор, торопливо поднимаясь со своего стула.

– Помоги, если хочешь, – покорно согласилась жена и посмотрела на него помертвевшими глазами. Ее пухлые и чувственные губы вдруг странно и болезненно скривились, красиво очерченный подбородок мелкомелко задрожал…

– Что-то случилось?

– Девочка родилась. Здоровенькая, пухленькая, рыженькая такая, – странным механическим голосом ответила Санька, а на ее голубые глаза неожиданно навернулись крупные слезинки.

– У Елизаветы с Алешкой дочка родилась? Рыженькая? Вот же здорово! – искренне обрадовался Егор. – Чего же ты тогда плачешь, дуреха?

– Луиза умерла! – горько выдохнула Санька и, упав навзничь на постель, затряслась в безутешных рыданиях…

Елизавету – маркизу де Бровки, в недалеком прошлом – Великую герцогиню курляндскую, похоронили с великой торжественностью и пышностью, даже царь – под ручку с Екатериной, одетой в глубокий траур, почтил это мероприятие своим присутствием. Луиза лежала в гробу – безумно прекрасная, умиротворенная, счастливая. Глядя на ее бледное и одухотворенное лицо, у всех – без исключения, включая жестокосердного князя-кесаря Ромодановского, по щекам неустанно стекали редкие, горько-солоноватые капли…

Первым бросая ком мерзлой земли на крышку гроба, Петр мягко и ненавязчиво спросил у опухшего от слез Ивана Артемовича:

– Алешка-то где?

– На олонецких верфях, государь, где же ему быть еще, – торопливо проведя по лицу белым льняным платком, глухо ответил Бровкин-старший. – Вот, хочу спросить совета у тебя, Петр Алексеевич. Может, не стоит Алешке – прямо сейчас – сообщать об несчастье этом? Может, повременить немного? У мальчика моего наверняка и от дел ежедневных, праведных голова идет кругом, а тут – такое…

– Может, и не стоит, – после недолгого раздумья ответил царь. – Пусть уж трудится – со спокойным сердцем… Недельки через две известите контр-адмирала, что у него дочь родилась, а жена, мол, хворает немного. А еще месяца через полтора и правду ему можно будет сказать… Не, это я лично так думаю и ни к чему не принуждаю. Вам – решать… Алексашка, если надо будет, то потом отпусти контр-адмирала в бессрочный отпуск. Но только сперва подбери ему замену достойную, равноценную… Кстати, а как младенца-то решили наречь?