Северная война - Страница 91

К оглавлению

91

– Все вам, папенька, неймется! – непонимающе качала головой Санька. – У вас же и так денег – куры не клюют. Разве на этих елках и шишках можно нажить серьезные барыши?

– Ничего ты, доченька любимая, не понимаешь в настоящей коммерции! – лукаво хмыкал Иван Артемович. – Не в деньгах вопрос, а в уважении. Царь только единое слово замолвил, а уже все и исполнено. Вот в чем дело! Понимаешь? Спросит царь, мол: «Кто это всю Москву елками завалил?» А ему и ответят: «Бровкин Иван Артемович, купчина первостатейный!» Подумает про себя царь: «Дельный человек – этот Бровкин! Такому все что угодно можно поручить, никогда не подведет. Правильно, что он сидит на воинских припасах да на хлебной торговле с турками…» Вот примерно так я рассуждаю. Об имени добром, купеческом – заботиться надо всегда и везде. Имя безупречное – залог успешной и прибыльной торговли!

Первого января Петр провел по Красной площади – под громкий бой барабанов – с добрый десяток пеших и конных полков, одетых в парадные мундиры. После этого наступила очередь артиллерии: более двухсот пятидесяти орудий, загодя стянутые к Кремлю, учинили дружную и оглушительную пальбу (холостыми и «потешными» зарядами), которая потом регулярно возобновлялась на протяжении шести дней. Пушкам вторили многочисленные фейерверки, запускаемые из всех зажиточных дворов, а также беспорядочная стрельба из мушкетов и ружей – из дворов попроще. Шесть суток гуляла Белокаменная Москва – как сумасшедшая. Народ радовался и громко приветствовал новый славный обычай…

Царь, счастливо и довольно улыбаясь, везде и всюду появлялся под ручку с Екатериной, которая уже приняла православие и тоже лучилась от умиротворения и счастья. Девушка была вся – с ног до головы – увешана немыслимым количеством ювелирных украшений, сияющих и сверкающих всевозможными каменьями и самоцветами. Приятно и радостно было смотреть на эту влюбленную и гармоничную парочку, ничего не скажешь.

А вот Егору вся эта новогодняя канитель совершенно не нравилась: приходилось делать массу бестолковых визитов, принимать у себя в доме бесконечную вереницу гостей. Положение обязывало: необходимо было «выглядеть» достойно, «соответствовать» своим многочисленным высоким должностям. Постоянная – пять раз на дню – смена одежды, противная тяжесть в желудке – от жирной и сытной пищи, не проходящая головная боль – от регулярного потребления хмельных напитков. Самое обидное, что было и «не сачкануть»: его всегда усаживали на самые почетные места – у всех на виду, чаши и чарки наливали – до самых краев…

На седьмое утро многочисленные глашатаи громко и торжественно объявили – на московских улицах и площадях – о незамедлительном прекращении веселых празднеств и начале серых рабочих буден. Всем ослушавшимся были щедро обещаны: батоги, вырванные ноздри, бессрочная сибирская каторга, прочие – милости…

После завтрака в ворота Егорова дома решительно и настойчиво постучался царский гонец, передал светло-коричневый конверт. В письме Петр приказывал Егору незамедлительно и спешно явиться на расширенный Высший Государственный совет. Саньке – как главной милосердной сестре – также предписывалось почтить своим присутствием сие важное мероприятие.

Глава шестнадцатая
Старинная сокровищница и странное пророчество

В этот раз Высший Государственный совет собрался в полном, то есть в расширенном составе: присутствовали все сорок шесть высоких персон, упомянутых в царских Указах поздней осенью 1698 года.

Большую часть Совета составляли люди воинские: генералы Александр Меньшиков, Борис Шереметьев, Автоном Головин, Аникита Репнин, двое Апраксиных, адмиралы Корнелий Крейс, Памбург и Алешка Бровкин, полковники Волков и Голицын… Но присутствовали здесь и крепостные строители, и персоны, занимающиеся воинскими поставками (Иван Артемович Бровкин, например, куда же без него?), и даже одна женщина – Александра Ивановна Меньшикова, главная сестра милосердная.

Члены Высшего совета по однозначному знаку царя дисциплинированно расселись на широких скамьях, по разные стороны длинных столов, составленных в один ряд. В торце дальнего стола, на возвышении, расположились трое: сам Петр, князь-кесарь Федор Ромодановский и Алексей Петрович – сын царский.

«Вот оно даже как, блин горелый! – огорченно и слегка удивленно высказался завистливый внутренний голос. – Ты-то, братец, думал, что в обязательном порядке войдешь в эту руководящую троицу. Мол, заслужил – всей своей службой безупречной, подвигами последними, беспримерными… Князь-кесарь-то – фигура незыблемая, брутальная, он при Петре Алексеевиче занимал, да и всегда будет занимать особое и почетное место. Но ведь именно ты, бесспорно, на сей момент являешься третьим человеком в государстве! Нет же, сопливого мальчишку одиннадцатилетнего посадили на твое законное и заслуженное место… Вот же, судьба-злодейка! А Петр Алексеевич – тот еще гусь лапчатый! Тоже мне, мин херц, называется! Свинья длинноногая, худая, неблагодарная… Хотя, если посмотреть с другой стороны, то и прав царь полностью. С каких таких недопеченных пирожков – продвигать на самый верх государственный всяких безродных авантюристов? Верного пса завсегда надо держать на коротком поводке, чтобы этот пес лишнего не возомнил о себе, любимом. Истина прописная, не требующая дополнительных доказательств… Да и царевича уже пришла пора активно привлекать к делам важным, государственным. Ему хоть и одиннадцать лет только, а выглядит парнишка внешне на все тринадцать-четырнадцать. Это у них, Романовых, фамильная черта такая. А по разумности и образованности Алексей Петрович многим здесь присутствующим господам еще и фору приличную даст… Кстати, чья в том заслуга? Да твоя, братец мой! Кто надоумил Петра в свое время отобрать царевича у Лопухиных-сквалыг, да у святош толстопузых? Кто лично занимался его образованием и воспитанием, других сподвижников и прочих дельных людей привлекал к этому? Вот и пожинай теперь плоды трудов своих…»

91