Северная война - Страница 40

«Дельно, ничего не скажешь!» – завистливо вздохнув, признал внутренний голос.

Петр, нервно побарабанив костяшками пальцев по дубовой столешнице, нетерпеливо спросил:

– А где же будет располагаться наш командный пункт?

– Вот на этом высоком холме! – не раздумывая ни секунды, объявил фон Круи. – Видите, государь, маленький крестик на карте, на том берегу речки Ая? Это одинокая лютеранская кирха – с многочисленными хозяйственными пристройками. Место – просто идеальное: безлюдно, покатый и высокий холм, вся мыза Эрестфер и ее окрестности – как на ладони! За полчаса до того, как пушки начнут выдвигаться – по натоптанным тропам на назначенные им позиции, – мы тронемся на холм, к этой кирхе. С собой для охраны возьмем пятьдесят конных башкир, еще два десятка – в качестве посыльных и вестовых… Да, чтобы не забыть! Все дело надо завершить часа за полтора: в самом Дерпте (Юрьеве, как этот город называете вы, русские), за крепостными стенами находятся еще порядка двух тысяч пеших солдат да полторы тысячи конных драгун. Вполне возможна вражеская погоня…

У Егора в голове неожиданно проснулось чувство опасности, тоненько и настороженно заканючило – хлипким весенним комариком: «Герцог так говорит, как будто уже сам – неоднократно – побывал на этом холме, мол: все оттуда видно – как на ладони, около кирхи есть многочисленные хозяйственные постройки… Опять же, всего семьдесят бойцов – не маловато ли для надежной царской охраны? А еще эти почтовые голуби, мать их голубиную! Не нравится мне все это, не нравится…»

Данное рабочее совещание завершилось тем, что план герцога фон Круи был безоговорочно принят и высочайше утвержден.

– Вот, Алексашка, сучий потрох, учись! – назидательно усмехнулся Петр. – А то, понимаешь, возомнил о себе – не пойми что…

– Учусь, мин херц, старательно и безропотно так – учусь! – извинительно и покаянно пробормотал Егор…

Ночью в дверь комнаты, где они ночевали с Петром, несильно поскреблись, потом раздался чуть слышный условный стук – подушечками пальцев.

«Алешка Бровкин стучится! – понял Егор. – Кому еще два надежных преображенца разрешили бы в такое время барабанить в царскую дверь?»

Егор, стараясь не разбудить Петра, прокрался к двери, осторожно отомкнул чугунный засов, через узкую щель ловко просочился в коридор, крепко подхватив Бровкина под локоть, мимо замерших по стойке «смирно» солдат проследовал в дальний угол коридора, где на узком подоконнике неярко горел короткий свечной огрызок, вставленный в неуклюжий самодельный подсвечник, спросил недовольным и свистящим шепотом:

– Ну, чего случилось, маркиз?

– У герцога голуби улетели! – емко и дисциплинированно сообщил Алешка. – Все четыре штуки… Я на улицу выходил ненадолго – выкурить трубочку-другую. Посидел на лавочке, покурил, горячего сбитня купил у уличного торговца, выхлебал. Возвращаюсь, а этот фон Круи – чуть не плачет от расстройства. Мол, когда кормил птичек, то случайно забыл дверцу закрыть, потом стало жарко – очень уж натоплено у нас в комнате (это правда, очень жарко!) – он окошко и приоткрыл… А сам вышел ненадолго в коридор. Потом, мол, возвращается, а сизарей-то и нет, улетели уже. Все улетели – в окошко… Что это значит, командир, а?

Егор сонно и неопределенно передернул плечами:

– Может, и совсем ничего не значит, а может – и очень многое. Так сразу и не понять… Но рисковать нельзя – при любом раскладе! Ладно, к мызе Эрестфер мы будем выдвигаться только послезавтра утром, так что времени у нас с тобой – с немалым избытком… Так, завтра после обеда, когда Петр Алексеевич наверняка захочет немного отдохнуть – уж я постараюсь, – встречаемся за дальней крепостной башней, за той, которая такая толстая, смешная… Доктора Жабо обязательно захвати с собой, поговорим предметно и серьезно, – после короткой паузы добавил: – Не имеем мы права рисковать…

На следующий день, во время обеда, Егор вел себя очень весело и непринужденно: много и беспрестанно шутил, рассказывал свежие соленые анекдоты, охотно пел матерные частушки и даже – плясал трепака, ловко отбивая такт – деревянными ложками об собственную коленку. А главное, в промежутках между этими важными мероприятиями, он провозглашал заковыристые и заздравные тосты – один за другим…

Часа через полтора Петр очень сильно захмелел, тяжело поднялся из-за стола и, предварительно погрозив Егору пальцем, заявил:

– Сволочь ты порядочная, Алексашка, гад законченный! Вот – напоил меня… Зачем, спрашивается? Ладно, пойду я посплю часок-другой. А вы веселитесь, веселитесь, други мои…

Еще через сорок минут Егор встретился с Бровкиным и Карлом Жабо, изложил им свой нехитрый план.

– Даже не знаю, что и сказать, командир! – задумчиво покачал головой Алешка. – Не, я все исполню, что ты велишь, не сомневайся… Но вдруг ошибаешься?

– Не имеем мы право рисковать жизнью и здоровьем Петра Алексеевича! – в очередной раз повторил Егор. – Причем не только жизнью, а возможно, что и свободой… В любом случае, хуже не будет!

Пожилой же француз ничего говорить не стал, только понятливо кивнул головой, что означало одно: предложенный план он полностью одобряет и свою персональную задачу понял досконально…

Ранним тихим утром военная колонна, наконец, тронулась в путь. Впереди следовал Дикий полк – во главе с бородатым и злым полковником Исмаилом-оглы, потом – половина Петровского полка, та, что на санях, за ней – пешая половина, далее – возки с царем, его соратниками и милосердными сестрами, следом – сани с легкими мортирами, боеприпасами и продовольствием. Замыкали колонну три сотни башкир и татар, которыми командовал пожилой и внешне очень медлительный башкир (неизвестного звания), по прозванию – Федонин.