Северная война - Страница 33

Это не считая денег и всех прочих материальных благ…

Егору царь отписал еще две зажиточные и немаленькие деревеньки, расположенные рядом с его Александровкой.

«Да ты, братец, становишься матерым помещиком! Латифундистом махровым!» – не преминул съязвить по этому поводу вредный внутренний голос.

Петр, повесив на грудь Егора крест ордена Андрея Первозванного, звонко расцеловал его в обе щеки, внимательно посмотрел в глаза и проговорил негромко:

– Спасибо, охранитель! Я твой вечный и неоплатный должник! – после чего уточнил: – Три дня даю тебе на роздых! Не забыл, часом, что у нас война? Северная война, с твоей подачи… Не хмурься, Алексашка, это я только – про название…

В тот же вечер Егор, прежде чем пройти в супружескую спальню, где его уже ждала истосковавшаяся и страстная молодая супруга, написал короткие письма: в адрес своего тестя – Ивана Артемича Бровкина и Тихона Стрешнева – с просьбой срочно прибыть для серьезной беседы.

Санька долго и внимательно рассматривала орден: и крест и звезду, потом нежно провела своим пальчиком по щеке Егора – по той, что была оцарапана пулей, выпущенной из пистолета слуги мистера Сиднея, тихо и многообещающе промурлыкала:

– Новый орден, новый шрам… Шрам мне, определенно, нравится гораздо больше! Ты, Саша, такой красивый и загадочный сейчас, это – что-то…

Важный разговор состоялся сразу после завтрака, когда Санька и дети отправились на прогулку.

– Знаете уже, господа – коммерсанты ушлые, что кроме договора о семилетнем мире, в Константинополе был подписан и другой договор, торговый?

– Дык, Данилыч, благодетель ты наш, только все об этом и говорят вокруг! – вскользь переглянувшись со Стрешневым, степенно проговорил Иван Артемич. – Сперва помещики-то радовались – все поголовно. А теперь вот некоторые начали сомневаться, шушукаться между собой по углам…

– О чем шушукаться-то?

– Да все о том же: мол, две пятых части гульдена – за пуд пшеницы – маловато будет! Аппетиты у бояр да дворян стали расти – прямо как на дрожжах. Все же знают, что турки в Константинополе будут платить казне государевой, да и кумпанству нашему – по четыре шестых гульдена…

Егор понятливо усмехнулся:

– Эх, скопидомство наше русское! Еще год назад любой российский помещик был рад-радешенек, когда ему за пуд пшеницы давали шестую, или только седьмую, часть гульдена. А теперь вот жадность заела: как же, кто-то еще – кроме них самих – заработает немалый профит. Сам сдохну от голода, но соседу заработать не дам! А ведь груз-то еще надо довести до этого Константинополя. И корабли серьезные – стоят денег серьезных. Да и море Черное штормит часто… Есть ведь риск, что часть кораблей пойдет на дно? Есть! А кто этот риск берет на себя? Мы и берем! Эх, сиволапость наша, российская… Ладно, переговорю я завтра об этом с Петром Алексеевичем. Пусть дает добро на то, чтобы у таких жадин несогласных силой все отнимать – под прикрытием солдатских штыков…

– Еще вот эти – моряки которые… Корнелий Крейс и португалец Памбург. С ними-то как быть? Долю-то – предлагать малую? – осторожно спросил Стрешнев.

– Моряки, они что – не люди? Они деньги не любят? – притворно удивился Егор. – Обязательно надо Крейса и Памбурга деньгами заинтересовывать! Обязательно! Чтобы им плавать по волнам – речным да морским – веселей было… Все, господа мои хорошие, с завтрашнего дня начинайте скупать пшеницу и свозить ее к Дону, в те места, где пристани имеются да амбары складские…

– А как же быть с царской казной?

– С Петром Алексеевичем я уже обо всем договорился! – весело и непринужденно подмигнул Егор. – Половина закупок делает казна, другую половину – мы.

Кстати, господа милосердные и богобоязненные, не забудьте уж и вдову генерала Лефорта любезно пригласить в дело…

Покончив с делами коммерческими, Егор поехал в свой полк, вернее – по свежему царскому Указу – в Преображенскую дивизию. Он собрал всех офицеров в столовом помещении и торжественно объявил о последних преобразованиях:

– Поздравляю вас, братцы, отныне мы – дивизия! Прямо как в европейских армиях!

– Ура! Ура! Ура! – дружно и радостно проорали молодые и луженые глотки, кто-то тут же азартно предложил: – Выпить стоит крепко по такому знатному поводу!

– Отставить! – повысил голос Егор. – Выпить мы всегда успеем! Сперва о деле поговорим. Пополнение к нам следует, господа офицеры: пятьсот стрельцов из-под Торопца – из тех, что не примкнули к бунту, да еще новобранцы – из деревенек воронежских. Всех требуется принять радушно, разместить, поставить на продовольственное довольствие, обучить. Так что надо срочно строить новые казармы, амбары, погреба, бани, прочее… Кроме того, надо получить в Пушкарском приказе дополнительные полевые мортиры, гаубицы, порох, чугунные ядра, картечные и зажигательные гранаты. Федор Голицын, Андрей Соколов, Никита Смирнов, встаньте! Отныне вы – полковники! Командуете, соответственно, полками – Петровским, Александровским и Екатерининским. Четвертый полк будет называться – Дикий.

– Как это – дикий? – засомневался Голицын.

– А вот так, Дикий! Это будет кавалерийский полк, состоящий из башкир, татар и черкесов. Командир его – Исмаил-оглы. Через неделю этот полк пребудет в расположение дивизии. Встретить, разместить, не обижать! Далее, прошу не расслабляться – по поводу наступающей зимы. В феврале нас ждут серьезные маневры. Куда и как – пока не скажу – государственная тайна… Ладно, давайте и выпьем уже, соблюдем старинные традиции…

В первых числах декабря Петр, Егор и Никита Апраксин – в сопровождении эскадрона драгун – выехали в Новгород, планируя после этого посетить и Псков. Снега выпало уже достаточно много, поэтому пустились в дальний путь на санях, на которых был установлен надежный кожаный короб с серьезной печью, при этом печная труба, обмотанная игольчатым асбестом, проходила прямо через крышу возка.