Северная война - Страница 14

– Несправедливо это! – обиженно надулась Санька. – Несправедливо!

– Не расстраивайся, мое сердечко! Я еще обязательно совершу целую кучу подвигов и непременно заслужу княжеское звание! Тогда и ты станешь княгиней…

Изучение изъятых документов, предназначенных для послов и советников зарубежных, начало приносить первые реальные плоды. Было обнаружено десять самых разных документов, предназначенных для представителей практически всех посольств, где обнаружили тайнопись.

Только вот в семи бумагах тексты были совершенно нейтральными, вернее, посвященными делам достаточно скользким, но не имеющим ни малейшего отношения к подлому убийству генерала Лефорта, а вот в трех случаях – содержание некоторых фраз было куда как интересным…

Егор, не в силах сдержать своих эмоций, радостно постучал кулаком по дубовому столу и отдал подполковнику Волкову следующий приказ:

– Все, Вася, завершаем наши исследования! Все документы – кроме вот этих трех – аккуратно разложить по сумкам, как все и было уложено изначально. Ничего только не перепутайте, торопыги! На тех семи бумажках, где послания тайные выступили нам не интересные, снова тексты сделайте полностью невидимыми. Сумки сложите у меня в карете, прямо на полу… Далее, всех пьяненьких гонцов и посыльных, предварительно переодев в простецкую одежку, срочно и тайно переместите в кружало дальнее, замоскворецкое, в зал для подлого и низкого люда. Э-э, запамятовал это я: в данном кружале дальнем, занюханном, и зал-то – всего один. Там напоить их – до полного и окончательного бесчувствия, после чего оставить в покое, прилюдно напихав в их карманы солидных денег… Да, сотрудники твои, которые будут выполнять это ответственное поручение, должны быть одеты неприметно, с накладными лохматыми бородами, и все такое… Давай, подполковник, выполняй! – улыбнулся широко и многозначительно: – Вот, смотрю, повеселел ты, брат Василий! Глаза знатно так блестят, румянец играет на щеках. Небось одна особа высокородная – шепнула парочку веселых словечек? Ну-ну… Иди, брат, работай! Ромео ты наш, доморощенный…

Вечером этого же дня, когда семейство Меньшиковых сидело за столом с нехитрой, но сытной трапезой – без разносолов особых, в столовую ворвался взволнованный Алешка Бровкин, всегда имевший неограниченный доступ в дом Егора.

Поправив сбившийся набок рыжий кудрявый парик, он, поцеловав наспех в макушки сестру и племянников, жарко и сбивчиво зашептал на ухо Егору:

– Данилыч, беда! Царь тебя требует во дворец Преображенский – незамедлительно! Там к нему послов и советников понаехало иноземных – штук десять, может, и больше. Все очень злые, жалуются на тебя чередой: мол, людишки охранные похищают самым бессовестным образом их гонцов и посыльных – вместе с дипломатической почтой. Скандал разгорается, не дай бог! Петр Алексеевич нынче весьма гневен, грозится тебе, Данилыч, ноздри вырвать и отправить навечно в Сибирь – на медные рудники. Одевайся срочно, поехали, у меня карета…

– Ладно, Алеша, пойдем со мной, поможешь мне тащить груз один, – покладисто вздохнул Егор, поднялся со скамьи, спокойно попрощался с женой и детьми: – Дела зовут важные, государственные! Вернусь, наверное, уже под утро… Так что, снов вам, родные, беззаботных и спокойных!

Он надел поверх короткого черного парика шляпу-треуголку, на бок прицепил полковничью шпагу – с золотой рукоятью, на ноги натянул черные короткие ботфорты, велел Алешке:

– Прихвати вон те сумки кожаные, а я холщовые возьму!

– А что в сумках-то, Данилыч?

– Так пропажа же дорогая, почта дипломатическая! От нешуточного удивления Бровкин – он же первый русский маркиз де Бровки – даже на корточки присел:

– Как же так, Александр Данилович? Неужто заморские послы сказывают правду?

Егор ответил – с легкой грустинкой философской:

– Что есть правда, мой юный друг? Так, обычная сентенция словесная, переменчивая – с течением времени. Не более того… Ладно, рот-то прикрой свой, вороны здесь не летают. Поехали – к царю!

В переговорный зал Преображенского дворца Егор вошел неторопливой и размеренной походкой, громко и уверенно стуча по крашеным доскам деревянного пола каблуками своих ботфорт. За ним, чуть приотстав, следовал Алешка Бровкин, нагруженный сверх всякой меры сумками – кожаными да холщовыми.

В зале, где кроме русского царя находилось множество иноземных дипломатов, тут же стихли все разговоры и перешептывания, и установилась полная тишина, звенящая, как полноценная стая оголодавших весенних комаров.

Достигнув середины зала, Егор величественно остановился, отвесил общий глубокий поклон и, держа правую ладонь на золотом эфесе своей шпаги, обратился к царю – громким и спокойным голосом, на немецком языке:

– Государь, Петр Алексеевич, дозволь слово молвить – важности особой, государственной! Данных господ, – он, развернувшись на пол-оборота, плавно и широко провел по воздуху левой рукой, – это тоже касается – в безусловном порядке…

– Сказывай! – сквозь стиснутые зубы зло промолвил-прошипел Петр.

Егор низко поклонился царю, очень медленно выпрямился и начал излагать, стараясь, чтобы его голос был максимально спокойным и бесстрастным:

– Мне доложили, что в замоскворецком кружале царском творятся дела удивительные и странные. Мол, там уже несколько суток подряд пьянствуют с десяток иноземных господ. Пьянствуют они беспробудно и упорно, безо всякого перерыва… Я отправил туда своих доверенных сотрудников. Выяснилось, что эти необычные пьяницы имеют при себе некие важные почтовые документы. Самих загулявших забулдыг мы не стали трогать – потому как они не российские подданные, оставили их там, где и обнаружили… А вот дипломатическую почту – всю изъяли, без остатка. Маркиз, предоставьте! – властно махнул Алешке рукой.